Меня вот уже более года трогает и не может не задевать ситуация в Сирии. Удивительно, как такая спокойнейшая и такая красивая страна – за один миг окунулась в бездну насилия и разрухи. Я вспоминаю своё путешествие в Сирию в 2010 году. Мы проехали страну вдоль и поперек на попутках и автобусах. Были и у границы с Ираком, в Пальмире, и городе Хомсе, ныне печально известном, и даже переходили пешком сирийско-ливанскую границу. И всюду на всем пути нам попадались отзывчивые гостеприимные люди. Конечно, я периодически ссорился с особо хитрыми арабами, пытавшимися развести «иностранца» и бывало, что они трясли оружием у меня перед лицом, но все кончалось мирно. И всегда находились прекрасные люди – с огнем в глазах и открытой душой. Но из всей Сирии запомнились мне не они, и не колеса Хомса, ни стоящие под звездным небом развалины Пальмиры, ни Ассасинские и Друзские крепости, а запомнился мне последний день в Дамаске. Оставалось несколько часов до самолета. Было невыносимо тоскливо уезжать. Я сидел в чайхане и пытался раскурить кальян, а рядом сидела компания девушек в хиджабах. Видны были только миловидные личики из-под платков. Все девушки были лет двадцати, в черном и лишь одна почему-то в красном. Они смеялись, шутили, пили чай и вели себя как ведут себя все обычные девушки-студентки во всем мире. Не знаю, что случилось, но я не мог отвести взгляд от девушки в красном, между нами словно проскочил электро разряд. Я не скажу, что она мне понравилась или как-то особенно я на нее посмотрел. Просто сердце начало биться чаще. Но самое интересное, что и она вдруг перестала смеяться над шутками подруг и обратила внимание на меня. Смотрела, улыбалась. Когда я стал раскуривать кальян, сама подбежала ко мне, смущаясь и помогла с углями. Подруги стали над нами хихикать. Она не знала английского, я пару слов по-арабски. Имени ее я не запомнил. Да и не думал тогда об этом. С нами обоими творилось что-то странное. Мы сидели и смотрели в глаза друг другу, почти целый час. И улыбались. И это длилось долго. Даже подруги ее оставили и ушли гулять. А мы все еще сидели глядя друг на друга. И я вроде понимал, что нужно что-то сделать, как-то взять ее е-майл, или телефон, еще раз переспросить труднопроизносимое ее имя или самому представиться, а с другой стороны и понимал, что все это будет ложь – мой самолет через несколько часов, мне нужно улетать и не известно вернусь ли я сюда еще. Да и все было ясно без слов. Мы прощались с грустной улыбкой. Она тронула мою руку на прощание и я ошарашенный и опустошенный шел по узким улочкам Дамаска, через Площадь Мучеников в свой номер в отеле, собирать чемодан. Мои друзья до сих пор подшучивают надо мной по поводу этой истории. И мне до сих пор непонятно, что это за мистические искры так пролетали между мной и совершенно мне незнакомым человеком. Такие искры, для которых не нужны были даже слова. Но дело не в этом, с тех пор, когда я думаю о Сирии, я думаю вот об этой, оставшейся для меня безымянной, девушке в красном. Когда я слышу об очередных терактах, об убитых повстанцами учителях, о взорванных рынках и домах, я думаю о ней. Что с ней стало? Где она теперь? Ведь даже те улицы, по которым я шел от той чайханы к своей гостинице, сейчас эти улицы лежат в руинах.
А мировое сообщество, поддерживая повстанцев, по сути, поддерживает радикальных исламистов рвущихся в этой стране к власти. И не понятно, что будет дальше с этой прекрасной странной и с этими людьми – разрываемыми людоедами на части.