Осенний ветер свистел в лысых верхушках старых тополей, разбросанных по большому квадратному двору, зажатому между четырьмя хрущевскими пятиэтажками, такими же серыми, как сама осень. Невысыхающие лужи в колеях от колес чернели грязевыми краями, которые в быстро наступающих сумерках казались еще темнее. Опавшую листву уже собрали в ровные горки, и черная земля на газонах, казалось, все ждала и не могла дождаться, когда же наконец ее накроет первый снег.
Дима сидел, болтая ногами, на ржавой железной конструкции, на которую жители местных домов вешали ковры и нещадно лупили по ним пластиковыми выбивалками. Когда-то эта железка была красно-желтой; сейчас эти два цвета сравнялись под слоем ржавчины, но Дима помнил, что они были когда-то в ее славном доржавом прошлом. Еще бы, ведь он смотрел на эту железку из окна кухни все девятнадцать лет своей жизни.
До занятий в вечернем институте оставалось полтора часа.
Дима очень устал. Руки и спина болели после смены, нестерпимо хотелось кружку пива и спать. Чтобы не заснуть, он достал сигарету и затянулся. Курение никогда не доставляло ему особого удовольствия, однако это помогало ему забыть об усталости хотя бы ненадолго. Да и курил он всего одну-две сигареты в день.
— Димка, привет!
Дима обернулся. По дороге между домами, перепрыгивая лужи, легкой нервной походкой шагала Вика, худенькая девушка небольшого роста, тонкая, как пушинка. По ее обиженному лицу было видно, что она чем-то расстроена.
— Привет, соседка, давно не виделись.
— Дай сигаретку!
Дима протянут ей пачку Петра первого. Вика вытянула две сигареты тонкими наманикюренными пальчиками в кольцах и чиркнула изящной резной зажигалкой, спрятав одну сигарету в карман.
— Эх, Димка… (чирк)… Совсем обо мне не заботишься. Знаешь ведь, что я бросаю…
— В который раз? Четвертый?
Вика обиженно надула губки и ответила нараспев:
— Тре-е-етий только. Все мои друзья знают об этом и не дают сигареты. Ты единственный, кто делится…
— Ты же бросаешь, а не я. Бросаешь – не проси. Попросила и выкурила – сама и отвечай.
Вика осуждающе посмотрела на него и с удовольствием затянулась. Она понимала, что он прав, но признавать свое поражение перед пагубной привычкой не собиралась.
— Вообще я неделю назад бросила. Просто сегодня особенный случай.
— Какой на этот раз?
Вика нервно сглотнула.
— Я рассталась с Вовой.
— Почему на этот раз?
Ответ на этот вопрос Дима знал уже давно.
— Да не могу я больше, понимаешь?!
Из Викиных глаз готовы были вырваться слезы, но она держалась стойко. Начала теребить сумочку, пытаясь положить туда зажигалку, уронила сумочку на землю, нагнулась, подняла, снова стала теребить, уронила зажигалку. Дима молча поднял зажигалку, забрал сумку и положил рядом с собой.
— Что не можешь?
— Всё не могу… – вздохнула Вика и затараторила. – Он сегодня опоздал на нашу встречу. На три часа. Я привыкла, что он опаздывает, но не так… Я испугалась, вдруг что-то случилось, пошла к нему. Прихожу, а он с друзьями и их девушками пиво пьет на последние деньги. Я спросила, почему он вместо встречи со мной устроил пьянку. И что бы ты думал, он мне ответил? Его опять уволили! Я так ругалась, думала, охрипну. Его уволили в третий раз за два месяца, а этот дурень развлекается с друзьями! Я не могу так больше, мне перед родителями стыдно. Я пыталась ему объяснить, что нельзя все время гулять и пить, нужно работать, найти уже какое-то стабильное место, а он говорит: зачем мне? То он со мной нежный и теплый, а то такой отстраненный, как чужой, особенно при своих друзьях. Я сказала, что мы так семью не построим, а он…
— Ну и напрасно.
Вика остановилась, словно ее окатили водой. И без того немаленькие глаза почти вылезли на лоб.
— Ты хочешь сказать, что я неправа?!
Это прозвучало тоном ребенка, которому отказали в дополнительной порции шоколада после обеда.
— Конечно, неправа, — совершенно невозмутимо ответил Дима.
— То есть, ты… хочешь сказать, что я должна была все это терпеть и дальше? Его гулянки, лень и вранье?.. Конечно, ты же мужчина, ты же с ним солидарен, как я не сообразила…
— Я хочу сказать, что ты была не права, когда вообще ввязалась в это.
— Почему?!
У Димы совершенно не было настроения делиться своим мнением – он устал, ему хотелось спать, а Вика жужжала со своими жалобами над ухом. Но он преодолел себя и повернулся к ней.
— Вика, ты требуешь высоких поступков от низких людей. Пойми, ты ждешь рыцарства не от рыцаря и даже не от его коня, а от доспехов. Могут доспехи вести себя по-рыцарски?
— Нет, но…
— Ты хочешь, чтобы человек приходил вовремя на встречи. Чтобы всегда был нежным и любящим, а не сменял эти два чувства на агрессию и холодность. Чтобы не распивал пиво с друзьями, а учился в институте и работал. Так?
— Да, но…
— То есть, ты хочешь зрелости, разума, целеустремленности, воспитанности и уравновешенности, я тебя правильно понял?
Вика изумленно кивнула.
— А от кого ты этого хочешь? От разумного, спокойного, воспитанного, пунктуального, трудолюбивого, зрелого человека?
Вика смотрела на Диму своими большими глазами, и они медленно наполнялись слезами. Но Диму, который в жизни видел вещи и похуже девичьих слез, не так просто было пронять.
— Вот найди сначала такого, а потом ожидай. Ты же не выжимаешь помидор, когда хочешь апельсиновый сок. Так почему же ты требуешь целеустремленности и зрелости от незрелого разгильдяя, живущего исключительно импульсом и удовольствиями?
Вика, приоткрыв рот, слушала его, пока сигарета в ее руке не истлела настолько, что дошла до её пальчика. Почувствовав, как пальца коснулся огонь, она вскрикнула и бросила сигарету прямо в листья. Дима слез с железки и наступил на сигарету носком ботинка, для верности покрутив им несколько раз. Вика грустно смотрела в то место, куда упал окурок, и всхлипывала. Вика была старше Димы почти на три года, но сейчас она ощущала себя маленькой девочкой рядом со взрослым дядей, который журил ее за слезы из-за содранных коленок. Она стыдливо отвернулась и вытерла глаза.
Диме было очень жаль Вику. Хотелось обнять ее за плечи, как ребенка, утешить, вытереть слезы и сказать ей, что все будет хорошо. Но он понимал: если сейчас он это сделает, она ничего не поймет. Так и будет бегать за своим Вовой, который в 23 года нигде не проработал дольше двух месяцев и сидел на шее обеспеченных родителей. Вика была из интеллигентной небогатой семьи, где родители жили тридцать лет в любви и согласии, и Вика была уверена, что у нее будет так же. Только вот выбирать для этого достойных кандидатов пока не научилась. Сейчас ей нужно было дать прочувствовать всю боль ее раны, чтобы ей больше не захотелось, как обычно, побежать мириться со своим разгильдяем и начинать все сначала.
Поэтому Дима ничего ей больше не сказал и сел обратно. Откуда-то из клумбы вылезла толстая дворовая кошка и стала с мурчанием тереться о Викины ноги. Вика опустила руку и почесала кошку за ухом. Дима смотрел на кошку. Он тоже хотел бы завести кота, но его мать и сестра устраивали сцены каждый день, и он боялся, что однажды гнев родственниц будет направлен на ни в чем не повинное животное.
Вика подняла голову и посмотрела на квадрат неба между домами.
— Темнеет… Скоро ноябрь, совсем темно будет возвращаться.
Дима кивнул, глядя на кота. Вика внезапно ощутила укол вины: она столько времени рассказывала о себе и даже не спросила, как у него дела.
— А у тебя что случилось?
Дима встряхнул головой.
— Ничего, просто спать хочется.
— Почему домой не идешь?
— Мать опять скандалит с сестрой, там невозможно спать… С тех пор, как ушел отец, они не переставая ругаются.
— Сколько уже прошло? Семь лет?
— Восемь.
— Почему ты не съезжаешь от них?
— Потому что мало получаю, это мне не по карману. Диплом получу – смогу устроиться на работу по специальности, вот тогда и съеду.
Вика положила руку ему на плечо.
— Пойдем к нам? Вздремнёшь часок, мои не раньше чем через час вернутся.
Дима благодарно положил широкую горячую ладонь на ее маленькую ручку.
— Спасибо, но мне уже пора, надо перед парами еще в деканат заскочить.
Вика сочувственно посмотрела на него.
— Ну хоть бутерброд тебе вынести? С чаем?
Дима грустно улыбнулся.
— В папином советском термосе?
Вика широко раскрыла глаза и смешно закивала головой, быстро-быстро.
— Да! В папином! Советском!
— Ну если в папином термосе, то неси.
Вика улыбнулась во всю ширину лица: ей было лестно ощутить себя «спасателем» уставших и голодных соседей по подъезду.
— Тебе с колбасой и сыром?
— С тем и другим, если можно.
— Нужно!
Вика развернулась и легко пошла к подъезду. Увидев у входа урну, она остановилась, вынула из кармана сигарету и, на секунду замерев, решительно выкинула ее.
— Вика!
Она обернулась.
— Спасибо.
Она снова улыбнулась во всю ширину лица и убежала в подъезд. Дима смотрел ей вслед, пока за ней не закрылась деревянная скрипучая дверь. Ему почему-то показалось, что в этот раз Вика бросит курить надолго.
Он поднял голову. Под густым слоем туч с громким карканьем кружили вороны, которые готовились приземлиться в свои гнезда в верхушках тополей.
Дима перевел взгляд на дом. На третьем этаже кирпичной пятиэтажки загорелся свет, который казался еще ярче из-за наступающей темноты. Сквозь советский тюль было видно, как тонкая девушка сновала по кухне, зажигая плиту. Из открытой форточки донесся свист чайника. Дворовая кошка прыгнула к нему на колени и с мурчанием принялась укладываться в клубок.
Дима улыбнулся. Тогда, в конце девяностых, сидя на ржавой железке, он ещё не знал, что станет главным инженером завода, а затем откроет собственное дело. Что построит себе двухэтажный дом с видом на реку и огромным участком, по которому будут бегать кошка, кот и три собаки – две уличные и одна породистая, выкинутая прежними хозяевами на помойку и заботливо подобранная Димой. Что он женится, почти сразу разведется, через несколько лет снова женится и будет растить двоих прекрасных талантливых детей, старший из которых станет звездой отечественной хоккейной лиги. Что спустя два года он навсегда покинет этот двор и никогда больше не увидит друга своей юности – Вику, вместе с которой он вырос и которая грела для него чайник в хмурый осенний вечер.
А пока он сидел в густых сумерках на холодной железке и гладил кошку, вглядываясь сквозь тюль, как закипает чайник…
Источник
Осенний ветер свистел в лысых верхушках старых тополей, разбросанных по…
