Я сидел за входом на крышу одной из самых высоких многоэтажек в городе и размышлял. Для меня стало привычкой часто приходить сюда и подолгу вглядываться в небо, в силуэты города. Мои глаза впивались в одну точку, запоминая мельчайшие детали. Я думал о том, что бы мог чувствовать в этот момент. Что я мог чувствовать в разные времена года, восхищаясь книгой или фильмом. Но я мог только представить это, ведь я не чувствую ничего.
Наступил ноябрь 2216 года. Где-то передали, что погода совершенно испортилась. Люди стали одеваться теплее, чтобы вовсе не замерзнуть. Но я не мог чувствовать холода, как и многого другого, ведь я похож на бесчувственную машину. Нас не так уж и много, и внешне мы полностью сливаемся с остальными людьми. Всё дело в огромном эксперименте, произошедшем 20 лет назад. Я тогда был сотрудником лаборатории одной из самых больших компаний, исследующих вопросы здоровья. Создатели эксперимента были поглощены идеей того, что боль мешает человеку жить. Они решили заморозить сердца людей, дабы оставить им только позитивные эмоции. Как и многие мои коллеги, я согласился на эксперимент, ведь свято верил в его успех. Кроме нас опыты проводились на сломленных жизнью людях, которым больше некуда было деться. Однако мы не учли одного: заморозить одно чувство не выйдет. Теперь я даже не могу вспомнить, ощущал ли я что-то до эксперимента, как это было. И всё же, все двадцать лет я хотел лишь одного – вернуть свои чувства назад.
Мой взгляд снова обратился вдаль. Однажды, я, возможно, смогу понять, насколько прекрасен открывающийся отсюда вид. Но сегодня чувств снова не было. Поднявшись, я уже собирался уходить, но понял, что оказался на крыше не один. У самого края, с другой стороны крыши стояла девушка с чёрным каре, в кожанке и с рюкзаком. Она была неподвижна, и напоминала статую, которую неизвестно зачем поставили на крышу. Однако, услышав шаги, она обернулась. В её глазах я прочитал раздражение, смешанное с удивлением. Видимо, ей не хотелось, что б кто-то нарушал её покой. Девушка не могла видеть или слышать меня до этого, ведь меня скрывал вход, а сидел я тихо. Может быть, очередная суицидница, которая недовольна жизнью?
– Ты чего, счёты с жизнью сводить решила? – Я решил узнать, верно ли моё предположение. Мешать я ей не собирался, ведь мне было всё равно.
– Нет, с чего ты взял?
– Ну, стоишь у самого края крыши…
– Понятный ход мыслей. Что ж, это логичное, но на данный момент неверное предположение. А если бы собиралась полететь вниз — отговаривал бы меня?
– Зачем мне это? Хочешь прыгнуть — прыгай, могу отвернуться.
– Да сказала я ведь, не для этого я здесь! Ты-то зачем так высоко забрался?
– Посмотреть на всё с высоты птичьего полёта.
– Тогда можем смотреть вместе, — она вдруг улыбнулась. – Небо сегодня красивое, не правда ли?
Я уставился в бесконечную гладь, силясь почувствовать хоть что-нибудь. Но у меня ничего не выходило, поэтому я осторожно ответил:
– Да, наверное.
– Наверное, – протянула она, растягивая каждую гласную. – Ты слов других не знаешь или в чувствах определиться не можешь?
– Считай, что второе.
– Скучный ты. Если не хочешь разговаривать, я могу и подальше отойти,– презрительно поджатые губы выдавали скрытую обиду. – Забрался на крышу, встретил человека и даже просто пообщаться не хочешь.
Возможно, незнакомка злилась не зря, но, не имея возможности ощущать хоть что-то, я терял и ценный навык хорошего общения с людьми. И всё же, попробовать нормально ответить стоило.
– Ну так что,– она нетерпеливо повторила,– мне отойти?
– Нет, не надо. Как бы тебе всё объяснить…
– Как хочешь, так и объясняй.
– Понимаешь, 20 лет назад проводился эксперимент по замораживанию сердец людей, чтобы избавить их от ощущения боли. Но он прошёл неудачно, и те, кто в нём участвовал, теперь не могут чувствовать вообще.
– А ты, значит, один из них?
– Именно так. Мне, наверное, не стоит общаться с людьми, ведь я не умею.
– Что за глупости? Если ты не хочешь ни с кем общаться, то не ищи оправдания этому!
– А если я хочу общаться?
– Тогда ты должен решить свою проблему с чувствами. Разве кто-то говорил, что обратного пути нет?
– Нет. Но никто так и не смог нам помочь.
– И ты успокоился, сложил руки и спокойно жалуешься на то, что всё пропало?
– Это не так! Я хочу решить свою проблему, но не могу!
– О, вот теперь я вижу хоть какую-то экспрессию. Значит, хочешь научиться чувствовать?
– Да.
– Это уже поинтереснее. Хочешь, я помогу тебе?
– А ты можешь?
– Ну, попробовать-то стоит. Только ответь мне на один вопрос. Зачем тебе это?
– Знаешь, я помню, как любил смотреть на небо, чувствовал себя счастливым. Хочу снова понять, какого это.
– Опять скучный и глупый ответ. Тебе стоит понять, что счастья без боли не бывает. И самые сильные эмоции вызывает горе, а не радость. Всё ещё хочешь ощутить это?
– Испугать ты меня всё равно не можешь, так что да, хочу. Помоги мне, пожалуйста.
– Согласен на помощь, значит? Ну, тогда давай знакомится, меня Асей зовут.
Моя новая знакомая чётко ограничила рамки нашего личного «эксперимента»: один месяц и не дня более. На все вопросы о времени она усмехалась и отвечала в духе: «Меньше знаешь, крепче спишь». На следующий день после знакомства мы сидели в парке и разговаривали о будничных делах:
– Мне кажется, тебе стоит уйти с работы.
– Чего? – Я несколько удивился такому резкому повороту.– А жить-то мне на что?
– Один месяц протянешь, ничего не случится. Просто… Как давно ты совершал что-то по собственной воле?
– Ну, давно, наверное.
– Вот именно, потому что отсутствие эмоций этому способствовало! — Она даже начала размахивать руками, скорее всего, воодушевившись своими словами. — Представь, как много у нас будет времени! Если ты не будешь заниматься тем, где чувства и не нужны вовсе, мы можем целыми днями искать места, которые могут подарить тебе эмоции.
– А ты разве не работаешь?
Она немного помедлила с ответом:
– У меня отпуск сейчас, так что я абсолютно свободна.
Ася была права, даже мой начальник не предполагал, что я захочу отказаться от места, где работал уже много лет подряд. И всё-таки отпуск мне выдали, хоть и с недовольством. Но «моя» так и светилась от счастья, придумывая, чем бы мы могли заниматься целыми днями.
– Ты когда-нибудь был в кино? А в другой город ездил? А был на фестивалях?
Её энтузиазм было не унять. Бездонные глаза улыбались и светились каждый раз, когда мы встречались. Звонкий, заливистый смех от неё можно было услышать даже чаще, чем слова. Каждый день она проживала так, как будто он последний в её жизни, постоянно подбадривая меня и ища новых приключений.
Прошла примерно неделя, и во время последнего нашего прощания я вдруг ощутил что-то ноющее в области сердца. Эмоций всё ещё не было, но на мгновение я почувствовал невидимую связь с Асей, нежелание отпускать её. Как будто по льду в моей душе прошлась маленькая, едва заметная трещина.
На улице был холодный осенний вечер. Ветер дул нам в лицо, развевая волосы Аси. Мы шли с концерта какой-то группы. Какой? Кажется, я забыл название, но это довольно легко, ведь мы часто ходили на концерты неизвестных мне ранее людей.
– Неужели даже сейчас ничего не ощущаешь?– Ася поёжилась, то ли от холода, то ли от моего безразличного лица.– Там ведь так классно было! Громкая музыка, эйфория для всего зала, должен же ты был хоть что-то почувствовать!
– Прости. Может быть, у меня действительно нет шансов?
– Глупости,– она вдруг резко закашлялась, но продолжила говорить.– Шанс есть у каждого, а ты просто жалеешь себя и оправдываешься. Хоть это и похоже на проблески чувств, но ожидала я не этого.
Кашель вдруг стал сильнее, и она остановилась, не в силах бороться с ветром.
– Что с тобой?
– Сейчас всё должно пройти. Не переживай.
Она отвернулась и судорожно вдыхала воздух. Так продолжалось минут пять, а потом её лицо снова озарила улыбка, и она как можно спокойнее сказала:
– Вот видишь, всё хорошо. Просто поперхнулась, видимо.
В её словах я услышал неуверенность и каплю лжи, которую она скрывала за напускным весельем. И всё же я не обратил это внимания.
А на следующий день мы не встретились. Она просто не пришла в парк и всё. Почему-то только сейчас до меня дошло, что у меня нет ни номера её телефона, ни адреса. Только имя и наша скамейка в парке. Я сидел уже часа три, всё надеясь, что она появится. Улыбнётся, откинет прядь непослушных волос и задорно расскажет, куда мы сегодня пойдём. Но её не было. Боль. Наверное, это лёгкое чувство, которое вдруг пронзило меня, называется именно так. Как будто что-то треснуло. Только треснуло, ещё не разбиваясь, не рассыпаясь на осколки. И всё-таки это что-то было неприятно. «Я скучаю». Возможно, именно это стоит произносить в таких случаях? Когда нет ни шанса, что вы ещё раз встретитесь. Когда сложно сказать, хотела и хочет ли она этой встречи. И всё-таки, неизвестно в какой момент я настолько привык к её приходу, что не верил в прекращение этого цикла. Я действительно начал скучать, и эта эмоция впервые после двадцати лет была осознанной.
«Боль, знаешь ли, тоже разная бывает. Да, всегда неприятная, иногда просто нестерпимая. Но она может и дать сил жить дальше. Радость… Она расслабляет. Как тёплое молоко перед сном. Помнишь ли ты, почему именно молоко? Не помнишь, значит… А жаль. Если всё получится, попробуй тёплое молоко. Обязательно пробуй ощутить какие-то мелочи, в них заключены лучшие моменты нашей жизни. А боль… Она даёт ощущение контраста. Не будет боли — не будет и других чувств, потому что она пробуждает наши сердца».
Я сидел на скамейке и вспоминал её слова, значение которых она так тщательно пыталась объяснить мне. Может быть, она ещё придёт?
Но она не приходила. Прошло уже недели две, но я уже совсем потерялся в числах. Работать не хотелось, а ходить куда-то без Аси было бессмысленным. Я всё ходил в парк и на нашу крышу, ведь если она решит придти, то должна быть именно здесь. Но её не было и не было. Дни были монотонными и одинаковыми, как будто кто-то менял число, но забывал поменять события. Даже скука стала однотонной, она въелась в организм и теперь просто была частью меня. Я уже не понимал, поменялось ли что-то в моих чувствах или нет.
И всё же нам было суждено встретиться ещё раз. Звонок телефона разбудил меня в один из повторяющихся дней. Незнакомый номер? Обычно мне не звонили, но я всё-таки взял трубку:
– Привет,– я сразу узнал голос Аси, какой-то родной голос, но при этом очень слабый.– Приходи в одиннадцатую городскую больницу, палата 428. Я постараюсь,– она закашлялась,– я постараюсь дождаться тебя.
Звонок прервали гудки, а я, вскочив, тут же начал собираться. У меня была масса вопросов, и всё же даже один её голос вызывал во мне что-то тёплое и светлое. Неужели это называется радостью?
Через короткий промежуток времени я уже резко открывал дверь палаты. Ася лежала там сама, и я мог даже не узнать её. Бледная, с редкими волосами и жуткой худобой, она была подключена к кислородному аппарату, но даже в таком состоянии едва дышала. Повинуясь давно забытому до этого времени порыву, я подбежал и обнял её:
– Ася, что с тобой? Почему ты бросила меня?
Она снова закашлялась, потом всё-таки начав говорить:
– Вижу, ты скучал. Прости меня, пожалуйста. Я такая слабая, что даже не смогла провести с тобой месяц. Знаешь, я ведь и тогда понимала, что умру. Даже развитие технологий не может вылечить рак. Это так странно, правда? Многие виды уже можно излечить, а я всё равно заболела тем, от которого ещё не существует лекарств.
Она отвернулась и едва слышно всхлипнула. Пытаясь скрыть слёзы, она закатила вверх глаза и быстро заморгала, но даже это не помогло. А в моей голове пульсировало только одно слово: смерть. Я так долго не думал о ней, и вот она появилась: молчаливая и зловещая. Неужели она может забрать у меня Асю? Человек, который ещё две недели назад смеялся и радовался какому-то концерту, сейчас не может и пошевелиться нормально. Почему всё именно так? И тут я почувствовал его. Чувство боли, как будто в тебя воткнули ножи, но забыли вытащить. По льду в душе проходили трещины, обнажая все мои самые слабые стороны.
– Ася, но это ведь не может быть правдой! Ты должна выздороветь!
– Нет. Знаешь, я ведь тогда, на крыше, так и подумала: боль может пробудить в тебе чувства,– она немного улыбнулась, но её снова прервал кашель.– Ты ведь сейчас чувствуешь её? Чувствуешь хоть что-то?
– Ты не можешь умереть,– я повторял это раз за разом, забывая ответить на её вопросы. – Я… Я ведь люблю тебя!
– Значит чувствуешь! Это то, что я хотела услышать. Я думала, этот месяц ужасным будет, но появился ты. Я так… Я так не хочу умирать. Я хочу ещё с тобой гулять, на концерты ходить. Но прости… Просто запомни, что после боли бывает счастье.
Она устало закрыла глаза и начала дышать всё слабее. Казалось, последние фразы вытащили из неё все оставшиеся силы, она как будто стала рыбой без воды. Начали бегать врачи, пытаться сделать хоть что-то. А Ася задыхалась и всё же пыталась сказать хоть что-то. Все её попытки прерывал кашель, но всё же она дёрнулась и прошептала:
– Знай, я тоже люблю тебя!
Уже почти невесомое тело устало рухнуло на больничную койку. Оно больше не дышало. Но я уже плохо мог оценивать происходящее. В моей жизни осталась только она. Боль. Уже сильная, невыносимая. Хотелось кричать, как раненый зверь, бежать, куда глаза глядят, да тоже полететь с этой чёртовой крыши, в конце концов. Лёд, сковывающий сердце, разлетелся на мелкие осколки, и они, кажется, пронзили всё, что могли. Зачем мне были нужны эти чувства? Зачем я решил найти их, если даже любовь, которую все так превозносят, принесла мне лишь дикие страдания?
Наступила зима. Боль медленно проходила, отдавая место в сердце другим эмоциям. Я шёл по заснеженному городу и наблюдал за падающим с неба снегом. Красиво. Я наконец-то понимал, насколько прекрасны снежинки, кружащиеся в своём медленном танце. Я одевался теплее, потому что мог почувствовать морозный ветер. Я перестал жалеть. Когда понимаешь, что ничего не изменить, глупо жалеть об утерянном. Возможно, Асю можно было вылечить. Но она сделала мне самый большой подарок в моей жизни, подарив то, что я так давно потерял. Неужели всё это значит, что если хочешь подарить счастье, нужно подарить невыносимую боль?
Аудиозапись Hurts — «Illuminated»
Источник