Вернее, именно они и плачут, потому что центральное слово их культуры — saudade (саудад), что означает «тоска». Они сами все время об этом говорят, сами себя так определяют. Это слово очень частое, и не случайно: специфическая португальская хандра — в основе португальской культуры, она культивируется. Например, в повести Бернардина Рибейру (один из четырех столпов старинной классической португальской литературы, вот они, кстати: Gil Vicente, Bernardim Ribeiro, Sá de Miranda, Luís de Camões) под характерным названием «Печали, или История девушки», герой видит ручеек, обтекающий лежащий в его середине камень, и «обливается слезами»: вот, мол, поток воды, бывший некогда единым, разделяется камнем, как это горько… Впрочем, согласитесь, что-то в этом есть. Может, это правильное восприятие, а мы чересчур черствые…
Интересно, отчего португальцы — эти громилы и работорговцы — такие чувствительные? Ведь они когда-то захватили полмира (в Португалии было при этом полтора миллиона населения), поделив мир, таким образом, с испанцами (просто была проведена черта по глобусу), поставили свои пункты вдоль Африки и Индии до самого Китая, корабли всех стран должны были в этих пунктах отмечаться и платить пошлину, а таможенники при этом еще давали знать своим друзьям, какие из этих судов лучше грабить. Африканская же работорговля же была исключительно в руках португальцев.
Может быть, по той же логике, что нет людей сентиментальнее, чем урки. Их национальный поэт Есенин— хулиган, трогательно пишущий о маме и любящий животных — вполне португалец. И «Постой, паровоз, не стучите, колеса» — вполне португальская песня:
Постой, паровоз, не стучите, колеса.
Кондуктор, нажми на тормоза.
Я к маменьке родной
С последним приветом
Спешу показаться на глаза.
Не жди меня, мама, хорошего сына,
Твой сын не такой как был вчера:
Меня засосала опасная трясина,
И жизнь — моя вечная игра…